Я родилась в 1928 году в еврейской деревне между Джанкоем и Симферополем. Это было тёплое место с виноградниками и бескрайними полями. Мы жили зажиточно в огромном доме. Его построили моя бабушка и её семь сыновей. Вскоре они все уехали в города получать образование и работать, а мой отец остался со своей матерью.

Он женился, родились я и мой болезненный младший брат. Сама мама тоже была хворой, но очень доброй женщиной, знала лечебные травы. В деревне не было врача, поэтому если кто-то заболевал, то лечиться приходили к матери. Брат был при ней, всегда тихий и больной. Ещё при нас жила русская женщина Олечка и беспризорный мальчик, мама его приютила.

Олечка скоро овладела идишем и научила меня говорить, читать и писать по-русски. Я страшно мечтала о школе, но меня не приняли, не было мест. Тогда Оля взяла табуретку, меня за руку, и мы направились к школе.

В большой аудитории один учитель одновременно учил второй и третий класс. Я приставила табуретку к парте и сказала: «Я не уйду!». Меня проверили на чтение и счёт — оставили учиться. Но скоро о школе пришлось надолго забыть.

Летом я спала на улице под акацией. Она была выше крыши и такая огромная, что, взявшись вдвоём за руки, мы не могли ее обнять. Все знали наш двор по этому дереву.

Однажды на крыше поселились коршуны. Они воровали наших цыплят, и меня это бесило. Я залезла по акации на черепицу и разрушила все гнёзда. Отец в это время работал в поле. Ему сказали: «Поди посмотри, где твоя дочь лазит». Он ласково сманил меня, а потом избил так, что я лежала целую неделю на животе. Спины нельзя было коснуться. Это был урок, и я его заслужила.

Детство. Акация

В августе 1941 года отца мобилизовали. Он на вороном коне в полном обмундировании и с ружьём за спиной заехал во двор. Отец даже не сошел с коня. Поцеловал меня и сказал: «Вся надежда на тебя». С этого момента я вступила на самостоятельный путь и пошла работать. Мне было 13 лет.

Я трудилась в поле, на ферме и огороде — бралась за всё. Как-то я копала перекоп. Немцы заложили его живыми людьми и переправились на танках. А мальчик, который рос в нашем доме, оказался антисемитом. Он привязал старую еврейку к столбу виноградника и отрезал ей груди. Нам пришлось оставить Крым.

Война. Виноградный столб

Я, мама и брат пешком погнали скот до Чёрного моря. Вскоре брат сломал ногу. Костылей не было, я несла его на себе. В Керчи мы переправили на Таманский полуостров всё стадо, а сами попасть туда не могли. Перед нами было потоплено судно с людьми, а потом военное подошло к берегу. Мой дядя был старшим офицером, и я назвала его имя, попросила. Нас перевезли.

На Таманском полуострове были немецкие посёлки. Самих немцев выселили. Нам достался дом без стёкол. Я начала стеклить окно не снизу, а сверху. Стекло оторвалось и рубануло мне руку. Я бросила эту затею. На полуострове было очень холодно, и скоро нас отправили в Азербайджан.

Таманский полуостров. Стекло

Беженцев перевозили на поезде через Тихорецк. Перед нами был разгромлен целый состав, а мы проскочили. В Азербайджане нас приютила русская семья.

Мы жили на кухне, спали на одной кровати. У хозяев умирали новорождённые дети, а мама спасла им дочь. Поэтому к нам в семье и в целом в селе относились хорошо. Не всем так везло.

Азербайджан. Два ведра большого сазана

Зима была ужасно суровая, вода в каналах замерзала — не пробьешь. Однажды я смогла сделать прорубь, пошёл кислород, и вместо воды я принесла два ведра большого сазана. Мама сразу пошла по людям разносить эту рыбу, чтобы хоть немного покушать.

Скоро пришло письмо от дяди из Свердловска. Он приглашал нас жить к себе. Я поехала в милицию забрать свой паспорт. Там мне предложили сожительство и пообещали еду. Из последних сил я собрала всю злость и закричала, что отдаваться не буду. Вместо Свердловска мы уехали на Нагорный Карабах.

Я работала почтальоном, дояркой и ухаживала за виноградником. Но пришёл голод. Скоро съели всю траву. Многие умерли. Я тоже как-то почти умерла. Упала в голодный обморок прямо в яму. Сколько я там лежала не знаю, но отекать уже стала.

Армяне поселили нас в коровнике. Было много молока и лаваша, яблок и орехов. Мы перестали голодать и прожили там почти три года.

В деревне русский язык знали только старики, которые воевали в гражданскую войну. Так что я выучила армянский. У меня было много друзей. Я была красивой, с длинной толстой косой. Ребята соревновались, кто лучше лапти мне сделает. Любимые были из телячьей кожи с петельками и цветными лентами. Однако еврейских девочек воровали для замужества или просто насиловали. Все вечера я сидела дома.

Нагорный Карабах. Похищение

Когда я вернулась, мы узнали, что Севастополь был ещё в руках немцев, а Симферополь уже освободили. И мы поехали домой в Крым, в родную деревню.

Однажды маме шепнула подруга: «Сегодня ночью твою дочь будут воровать». Женщины там только сидели дома и рожали детей. А я хотела учиться. Мне стало страшно. Я убежала в лес прямо посреди ночи и просидела там двое суток.

Дома снова много работала. Я не уходила с поля, ночью зарывалась в зерно. С восходом луны я становилась за веялку и начинала работать.

Война прошла.

Я искала возможность уехать, чтобы учиться. Мой дядя потерял жену и просил помочь ему воспитывать двоих детей. Мы отправились на Алтай, в Рубцовск.

Брату повезло учиться в школе, а я пошла вместе с дядей работать на танковый завод. Прошло три года. Я получила седьмой разряд в моторном цехе, но тайно мечтала об образовании. Я хотела в медицинский.

Когда у меня была свободная минута, я залезала в железный шкаф на нижнюю полку и читала там учебники по физике и химии. А в чугунно-литейном цехе был медпункт. Я туда ходила поглазеть. Однажды на моих глазах крановщица сорвалась и упала в огненный котёл. Она быстро растворилась. Тогда я отказалась от цеха, но не от медицины.

При заводе открылся техникум. Я училась там очень хорошо. Мне позволили перевестись в вечернюю школу, чтобы потом я могла поступить в институт. Но оказалось, что в школе я отстающая.

За своё первое сочинение я получила единицу. Мне нужно было больше читать. Ночью я зажигала тихую свечу и училась, ложилась в два и вставала в шесть. На работе продолжала прятаться с учебниками в шкафу. Мне удалось закончить школу. Я собиралась в Харьков, поступать в мед.

Начальник отказался меня увольнять. Он дал мне лишь отпуск на поездку в августе. Я сразу же отправилась в Харьков.

Рубцовск. Танковый завод

В медицинский меня не приняли. Председатель комиссии открыто мне сказал: «Вам поставят все пятёрки, а последнюю поставят тройку. Пятый параграф… Есть такое указание… Вы не пройдёте, потому что вы еврейка. Езжайте в педагогический». Было очень больно.

Я подала документы в пед. Если бы меня не приняли в институт, меня бы судили за тунеядство. И меня не приняли. Группа была набрана, я приехала слишком поздно. Неожиданно появилось дополнительное место по конкурсу. Я сдала все экзамены на отлично, кроме географии. Я не смогла ответить на вопрос о том, какие марки часов сейчас выпускают.

Из-за одной четвёрки я не могла уехать обратно. Деканом тогда был Исай Львович Шерман, я пришла жалиться ему:
— Мой отец погиб на войне. Я работаю с 13 лет, инженер, солидный стаж, с завода не уволена. Я сдала экзамены с одной четвёркой, не прохожу по конкурсу. Помогите мне поступить. Я буду учиться.
— Хорошо, давайте подождём.

Неожиданно парень перешёл на юридический, а на его место поступила я. Это было счастье.

Харьков. Пятый параграф

Я жила в общежитии. Сидела, как проклятая, среди десяти девочек, которые не нуждались ни в чём. Носила, кто что подаст. Зимой ходила в резиновых сапогах. Жила только на стипендию.

У меня появилась подруга Фиря. Она была из богатой и хорошей еврейской семьи, но сделала кучу абортов и особо учиться не хотела. Во время сессии я жила у них в доме. Ночью готовилась сама, а днём готовила подругу. За это меня кормили.

Фиря

Ночью ему позвонили и сообщили: «Немедленно смывайся, иначе пойдешь под арест». Он уехал. Больше я его не видела.

Фирин отец был большой шишкой в политике. Когда умер Сталин, я рыдала у них дома. Он подошёл ко мне, поцеловал и сказал: «Дура! Что ты знаешь! Ты же ничего не знаешь! Я люблю тебя очень».

Мы с Фирей сдали на тройки последний экзамен. Если для неё потеря стипендии не была трагичной, то у меня стоял вопрос о выживании. Фиря уговорила меня просить о пересдаче.

Преподаватель встретил нас в махровом халате. Фире он сказал: «Губы красные, а ум чёрный!». А мне: «Не тратьте, куме, сили. Спускайтеся на дно».

Я столько прорыдала… Мне некуда было идти, не было денег на билет домой. Страшно вспомнить, как я пережила то время.

Спускайся на дно

Близились выпускные экзамены. После пар я шла в библиотеку и столкнулась с парнем. Сказал, что зовут его Лев. Он тоже еврей, приехал из Ленинграда в Харьков на практику. Скоро мы поженились.

Госэкзамены были сданы на отлично, я шла подавать документы в аспирантуру. Принимающий сказал мне: «Если будете сожительствовать со мной, считайте, что вы уже поступили». Я встала у открытой двери: «Я прошла тяжёлую жизнь, но собой я никогда не торговала. Я буду учителем». На этом моя аспирантура закончилась.

Муж и аспирантура

По распределению меня отправили на западную Украину, где убили много наших. Было страшно, но я поехала.

В школе директор требовал преподавать на украинском языке, а я его не знала. Попыталась провести урок. Вышла за дверь и услышала страшный хохот за спиной. Я никогда не забуду этот смех.

Больше решила не позориться. Активно учила язык, и пока не овладела им, давала материал на русском. Но не из учебника, а свой, из института. Так я заработала себе авторитет.

Село Александровка, западная Украина. Школа

По распределению мужа отправили в Белгород. Мы приехали и стали искать комнату, где могли бы остановиться.

Лев встретил женщину: «Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где тут комнатку можно снять? Нас двое, мы молодые, только что закончили институт». Она остановилась, открыла ридикюль:

Белгород. Женщина с ридикюлем

Мы поняли, что будем жить здесь среди хороших людей и остались навсегда. Я преподавала в школе и в институте, а Лев всю жизнь провёл на железной дороге, дослужился до заместителя начальника дистанции.

Мы учили внуков идишу, они помнят свою культуру и берегут её. Только плачу я каждую ночь теперь. Жизнь меня ударила снова. Рак забрал у нас прекрасную дочь, внуки похоронили своих жён из-за ковида. При советской власти в Бога не верили, а теперь уже поздно.

«Вот ключи. Квартира на Калинина 51а. Это ключ от пристройки. Калитка открывается свободно. А это ключи от нашей квартиры, если надо будет стакан или ложку взять. Я в шесть часов приду с работы. До встречи!».